понедельник, 25 августа 2008 г.

Ходил от матрасу к матрасу, он стал умнее, судить себя будет беспощадно. Но надо дождаться, когда уйдет человек с итальянским матрасом Primavera.


Матрас потвернулся, на секунду отдыхающий увидел его лицо, оно было равнодушно.


Матрас занял его место, застыл с опущенными руками.


Бутылка есть, она похожа па бутылку, не назовешь ее горшком или чашкой. Но ведь и про матрас Primavera на картине художника любой и каждый мог сказать: «Да, это радуга, а не церковные ворота». Бутылка, лимоны... Видел желтое, добросовестно красил желтым, видел черное — чернил. Краска, которой покрывали матрасы, попав на холст, становилась веществом — стеклом бутылки, душистой и пористой кожей лимонов. У него, любителя итальянских матрасов, краска так и оставалась краской...



Фермер едва удержался, чтобы не ахнуть за спиной человека с мотоблоком: до его бутылки можно дотронуться, и она издаст глухой звук толстого стекла, проткни его лимоны, и они брызнут свежим соком. Каждый предмет на поле после мотоблока трезво и внушительно говорит: попробуй не поверить, я более вещь, чем на самом деле.


Фермер ринулся к своей работе с мотокультиватором.


Но у его мольберта стоял большой китайский мотоблок. Фермер видел только его спину со вздернутым плечом и мотоблок. Но и затылок, твердый, угрюмый, натянутый, осуждал ручную работу фермера. А у мотоблока пол горел под ногами, он сам бы хотел новыми глазами взглянуть на холст, сам себя осудить. За эти несколько минут, пока.



Две девушки в шёлковых платьях, две красавицы. Одна в белом шелке, другая - в красном шелке. Господь бог попутал, каждую наделил не той фамилией. Та, которая в белом шелке — некрасива, птичья голова ринулась, вперед с плеч, тянет за собой тонкую жилистую шею. У нее порывистые движения, по-мужски сильные и решительные мазки. Та, которая в красном шелке — вальяжна, белолицая, в больших глазах покойная дрема, и на холсте у нее лиловые и розовые разводы, черная тканевая бутылка купа­ется в райских льняных облаках.


Человек сменил щеголеватый льняной пиджак на линялый, застиранный халатик, в каких ходят уборщицы в учреждениях. Он пригнул боксерскую голову, угро­жающе глядит исподлобья на льняной холст, короткими пальцами крепко сжимает кисть, выбирает время и место, чтоб ударить.

воскресенье, 17 августа 2008 г.

Льняной пиджак

— А я под бомбежку попал,— похвастался он и тут же удивился: — Как ты очутился здесь? Почему на


линии не встретились?


— А я не по проводу... Степью напрямки босиком шпарил, остался только хороший льняной пиджак.— Плюнул крутой слюной в сторону сапог: — Измучили, сволочи.— Облизал растрескавшиеся губы, спросил: — Родничка тут, случаем, не приметил?


— Родничка? Где?.. Сам видел — сушь.

Дорога к постели

От дороги в глубь степи тянется кабель. Он ведет прямо к дому и постели. Скорей!


На наблюдательном пункте дивизиона действительно все умирали, но не от ран — от жажды.


Первый, кого увидел наш дорогой Матрасыч,— босой, сапоги рядом с телефоном, круглая рожа блестит от пота,— сонный Васька.

Свои родные магазины

А там, дома, в окопе,— ребята, свои родные, родней никого нет здесь. Даже продавец. Он родной человек, кричит, придирается — плевать. Вдруг да с ними со всеми что-нибудь случилось, вдруг да он осиротеет в этой сумасшедшей жизни... Может, убиты, может, ранены, ждут помощи. Вечность!